Герои произведения сашка. Вячеслав леонидович кондратьев

Разделы: Литература

Тема: «Характер русского солдата и проблема нравственного выбора на войне» (по повести В. Кондратьева «Сашка»).

Цели: вызвать у учащихся размышления о прочитанном, переживания, душевный отклик; рассмотреть проблему нравственного выбора на войне; показ писателем характера русского солдата; совершенствовать умение анализировать текст.

Оборудование урока: семейные реликвии времён Великой Отечественной войны, фотографии, воспоминания писателей и поэтов – фронтовиков; диск с записями песен о войне, видеофильм «Сашка».

Методические приёмы: анализ текста, беседа, проблемные вопросы.

ХОД УРОКА

I. Вступительное слово учителя

В одном интервью В.Л.Кондратьев сказал: «У каждого писателя должна быть сверхзадача. Для меня она заключалась в том, чтобы рассказать ту правду о войне, которая ещё не написана».
Вячеслав Кондратьев прошёл вместе со своими будущими героями фронтовые дороги. Он писал о тех, кто воевал и погибал подо Ржевом. Но фронтовики, сражавшиеся под Москвой, Сталинградом, на Ладоге и Днепре, узнавали в его рассказах себя, свои чувства и мысли, свой жизненный опыт, свою радость и боль.

В центре урока сегодня – характер русского солдата и проблема нравственного выбора на войне.
Я надеюсь, что мы придём к тому вечному, что несла русская классическая литература. Что выше, что важнее: приказ, общее мнение, обстоятельства, воля кого-то, кто выше тебя, или ты сам со своим пониманием совести и добра? Старое и вечное испытание человека: переступить или не переступить?

II. Биография писателя (сообщение ученика)

В.Л.Кондратьев родился 30 октября 1920 года в Полтаве. Прозаик. Один из писателей фронтового поколения. С первого курса института в 1939 году был призван в армию. Служил в железнодорожных войсках на Дальнем Востоке. В декабре 1941 года ушёл на фронт. В 1942 году воевал подо Ржевом в составе стрелковой бригады. Был ранен, награждён медалью «За отвагу». После отпуска по ранению служил в железнодорожных войсках, был снова тяжело ранен, пробыл полгода в госпитале, стал инвалидом.
В 1958 году закончил Московский заочный полиграфический институт. Много лет работал художником-оформителем. Первую повесть – «Сашка» – опубликовал в феврале 1979 года в журнале «Дружба народов». В 1980 году в журнале «Знамя» были напечатаны рассказ «День Победы в Чернове», повести «Борькины пути-дороги» и «Отпуск по ранению».
Все произведения В.Кондратьева автобиографичны. Его повести «Отпуск по ранению», «Встречи на Стретенке» и роман «Красные ворота» объединены общим героем – лейтенантом Володькой. В первой из них он после короткой передышки в Москве возвращается воевать подо Ржев. Вторая повесть и роман – книги о возвращении героя с войны, о трудностях вхождения в будничную мирную жизнь.
Свои повести и рассказы В.Кондратьев писал о главном в жизни своего поколения, о тех, кто воевал и погибал подо Ржевом, пусть и не получившим официального статуса города-героя, но оставшимся в памяти всех, кто там воевал, одной из самых героических и трагических страниц Великой Отечественной войны. Его проза, его «Ржевский роман», по определению В.Астафьева, стала погружением в прошлое, переживанием заново «своей войны».
К.Симонов так сказал о военной судьбе писателя-фронтовика В.Кондратьева: «До Берлина не дошёл, но своё дело на войне сделал».
Писатель покончил жизнь самоубийством во время тяжёлой болезни 21 сентября 1993 года. В.Кондратьев завещал развеять его прах на Овсянниковом поле. Это там, на рубеже перед деревнями Наново, Овсянниково, Усово, где всю весну сорок второго войска 30-й армии с переменным успехом атаковали немецкую оборону. Деревни переходили из рук в руки, а на полях, почти на каждом шагу, лежали мёртвые. Это там, где погибала рота, в которой служил писатель.
Завещание В.Кондратьева осталось невыполненным. Зато поисковики отвезли на могилу писателя землю из той самой рощи, где был рубеж для атак на Панове и Овсянниково, каску да сапёрную лопатку одного из его погибших товарищей. А на краю рощи поисковики поставили крест в память о Вячеславе Леонидовиче Кондратьеве. Эта роща по картам военного времени называлась «Курица», теперь – это заповедная роща, носящая имя писателя.
А сколько пока ещё безымянных рощ и полей на всём огромном пространстве, которое именовалось по картам военного времени «Ржевским выступом»?!

III. История создания повести «Сашка»

В июле 1943 года Илья Эренбург писал: «Замечательные книги о войне напишут не соглядатаи, а участники, у которых теперь подчас нет возможности написать письмо родным…».
Так и вышло: самые пронзительные, самые правдивые книги о войне написали её участники – солдаты и офицеры переднего края, «окопники».
Страстная вера в то, что он обязан рассказать, а люди должны узнать о войне, о его товарищах, которые сложили головы в боях подо Ржевом, руководила Вячеславом Леонидовичем Кондратьевым.
Литературный дебют Кондратьева был явлением неожиданным. Он опубликовал «Сашку» в солидном возрасте, через год ему исполнилось 60 лет.
Непростой, извилистый путь писателя к «Сашке». Кондратьева спрашивали, как случилось, что в немолодые уже годы он вдруг взялся за повесть о войне. «Видимо, подошли лета, пришла зрелость, а с нею и ясное понимание, что война-то – это самое главное, что было у меня в жизни», – признаётся писатель. Начали мучить воспоминания, даже запахи войны ощущал, не забыл, хотя шли уже 60-е годы. Ночами приходили в его сны ребята из родного взвода, курили самокрутки, поглядывали на небо, ожидая бомбардировщика. Жадно читал военную прозу, но «тщетно искал и не находил в ней своей войны», хотя война была одна. Понял, что «о своей войне рассказать могу только я сам. И должен рассказать. Не расскажу – какая-то страничка войны останется нераскрытой».

IV. Чтение стихотворения А.Т.Твардовского «Я убит подо Ржевом»

Судя по всему, бои подо Ржевом были страшными, изнурительными, с огромными человеческими потерями.

V. Экскурс в историю города Ржева

Вот как пишет об этом Е.Ржевская: «Оказывается, старинный герб Ржева – лев на красном поле. Мудрость? Мощь? Военная доблесть? Ржев был перевалочным пунктом и к Днепру, и к озеру Ильмень. Здесь скрещивались интересы крупных политических сил Москвы, Твери, Литвы. И с первой, отмеченной летописью осады Ржев ещё четыре века треплют войны: он объект раздора князей, то добыча Литвы, то отбит вновь для Руси русских земель, а с ослаблением её достаётся Москве. Он стоял на западной окраине русских земель, и не раз на него обрушивался удар врагов, рвущихся в глубь России».
Внимание истории не обходило город, но в годы Великой Отечественной войны он заплатил за это внимание непомерно страшную цену. Ржевский выступ немцы называли «неприступной линией фюрера». Подо Ржевом погибло столько немцев, сколько, например, жителей в Котбусе или Ингольштадте, что германское командование принуждало солдат к стойкости, Гитлер объявил: «Сдать Ржев – это открыть русским дорогу в Берлин».

VI. Воспоминания маршалов Жукова и Рокоссовского (индивидуальные задания).

В воспоминаниях Жукова приводятся факты, в которые трудно поверить. За каждым из них горькая правда, предрешённая гибель людей. Представьте только: в период наступления устанавливается норма расхода боеприпасов – 1-2 выстрела в сутки на орудие! Потому огромные потери. Войска переутомлены, ослаблены. Командование просит остановить невозможное в таких условиях наступление, разрешить закрепиться на достигнутых рубежах. И что же? Директивой от 20 марта 1942 года Верховный отклонил эту просьбу, потребовав энергичного наступления. В конце марта – начале апреля фронты Западного направления пытались выполнить этот приказ – разгромить ржевско-вяземскую группировку врага. Сделать это было нереально. Жуков пишет, что «усилия по понятным причинам оказались безрезультатными». И добавляет: только после этого Ставка вынуждена принять была предложение о переходе к обороне на этой линии.

Рокоссовский тоже рассказал о страшной тяжести, выпавшей на долю воевавших на этом направлении, в том числе и подо Ржевом: «В полках и дивизиях не хватало солдат, пулемётов, миномётов, артиллерии, боеприпасов, танков остались единицы…Парадокс: сильнейший обороняется, а более слабый наступает. Причём в наших условиях, по пояс в снегу».

VII. Анализ повести “Сашка»

– Мысленно перенесёмся в то время и на ту землю, о которых узнали по воспоминаниям военачальников и прочли в повести «Сашка».
Два месяца воюет Сашка. Много это или мало?

– Зачитайте те существенные детали, с вашей точки зрения, которые помогли писателю воссоздать это время.

– Несколько дней фронтовой жизни.

1. Быт войны. Тот самый, про который писатель скажет: «…вся война из этого быта и состояла. Сами бои составляли не главную часть жизни человека на войне. Остальное был быт, непомерно трудный, связанный с лишениями и с огромными физическими нагрузками.

– Как показан военный быт в повести?
– Так зачем же Кондратьев так дотошно выписывает этот убогий быт войны?

– Мы понимаем, что эта правда детали, быта выводит к той самой главной истине, ради которой живёт наша литература, – к правде человека, решившегося остаться человеком в этой страшной войне.

  1. Сашка добывает валенки для ротного.
  2. Раненый Сашка под огнём возвращается в роту проститься с ребятами и отдать автомат.
  3. Сашка ведёт санитаров к раненому, не полагаясь на то, что они сами его разыщут.
  4. Сашка берёт в плен немца и отказывается его расстрелять.
  5. Встреча с Зиной.
  6. Сашка выручает лейтенанта Володю.

2. Эпизод пленения немца. Испытание властью

Пересказ эпизода с привлечением текста

– Каким мы видим Сашку в этом эпизоде?

Сашка вызывает симпатии, уважение к себе добротой, участливостью. Гуманностью. Война не обезличила, не обесцветила Сашкин характер. Он любознателен и пытлив. На все события имеет свою точку зрения. Сашке не по себе от почти неограниченной власти над человеком, он понял, какой страшной может стать эта власть над жизнью и смертью. Мы ценим в Сашке и огромное чувство ответственности за всё. Даже за то, за что отвечать он не мог. Стыдно перед немцем за никудышную оборону. За ребят, которых не похоронили: он старался вести немца так, чтобы не видел тот наших убитых и не захороненных ещё бойцов, а когда всё-таки натыкались они на них, стыдно было Сашке, словно он в чём-то виновен.

В воспоминаниях В.Кондратьева есть такие строки:

Их закопать мы даже не пытались,
Себе – живым – окопы рыть не в силах…
Не узнаю… Но здесь мы были,
Ещё полна земля следов
Той страшной и далёкой были,
Они глядят глазницами пустыми
Белеющих в овраге черепов.

– Почему же Сашка всё-таки не выполнил приказ?Это ведь немыслимое в армии событие – неподчинение приказу старшего по званию.

Сашка жалеет немца, не представляет, как сможет нарушить данное ему слово. «Цена человеческой жизни не умалилась в его сознании».
И напишет Кондратьев удивительные слова: «Сашка вздохнул глубоко, полной грудью…и подумал коли живой останется, то из всего им на передке пережитого, будет для него случай этот самым памятным, самым незабываемым…».

– Почему?

Сашка ходил в атаки, часто безнадёжные и поэтому смертельно опасные, отбивал нападения немецкой разведки, бился один на один с немцем, видел смерть, но самый памятный день – это тот, когда не убил немца. Не убил, чтобы остаться человеком.
Не убитый им немец – это сила души, борющейся с таким победоносным, с таким могучим злом. И Кондратьев убеждает, что мы победили не потому, что были сильнее, а потому, что были выше. Духовнее, чище.

Просмотр этого эпизода в фильме

– Удалось ли режиссёру фильма передать душевное состояние Сашки и немца в этом эпизоде, о котором пишет Кондратьев в книге?

3. Роль эпизодического героя, связного комбата Толика

Девиз Толика – «наше дело телячье». Но Сашка не хочет быть телёнком, он хочет оставаться человеком. Сашка и Толик противопоставлены как ответственность и безответственность, сочувствие и равнодушие, честность и шкурничество.

4. Встреча с Зиной. Испытание любовью

Обсуждение: Противоречит ли поведение Сашки вашему мнению о его характере или, наоборот, подтверждает уже сложившееся мнение о нём?
Сашка остаётся Сашкой: справедливость, доброта и здесь взяли верх. Сашка не ожесточился, не огрубел, сумел понять Зину и не осудить её, хотя горько ему и больно. «Неосудима Зина… Просто война… И нету у него зла на неё!..»
Раз у них любовь, какое право он имеет ей мешать? И Сашка уходит, не причиняя Зине боли лишними разговорами. Он бы по-другому не мог.

5. Короткая фронтовая дружба с Володей. Испытание дружбой

Пересказ эпизода с привлечением текста.

Обсуждение: Как проявляет себя Сашка во время краткой фронтовой дружбы с лейтенантом Володей?

Автор сочувствует Сашке: он, на вид совсем не геройский, не лихой солдат, оказался сильнее и смелее отчаянного лейтенанта с Марьиной Рощи, выручает его из беды. «История эта нервишек стоила, если по-честному, то совсем не «наплевать» было Сашке».

VIII. Решение нравственной проблемы

– Есть «надо» и «сверх надо». Сашка делает «сверх»? Или это командует совесть?
С точки зрения Сашки, это норма, ничего сверхъестественного. Он иначе не может. Нет двух совестей – совести и иной совести: совесть или есть, или её нет, как нет двух патриотизмов.

– Что дало вам знакомство с Сашкой?
– Как вы думаете, легко или трудно иметь такого друга, как Сашка?

IX. Выводы

Характер Сашки – открытие Кондратьева. Пытливый ум и простодушие, жизнестойкость и деятельная доброта, скромность и чувство собственного достоинства – всё это соединилось в цельном характере героя. Кондратьев открыл характер человека из народной гущи, сформированный своим временем и воплотивший лучшие черты этого времени. «История Сашки – это история человека, оказавшегося в самое трудное время в самом трудном месте на самой трудной должности – солдатской». «…Не прочитай я «Сашку», мне что-то не хватало бы не в литературе, а просто-напросто в жизни. Вместе с ним у меня появился ещё один друг, полюбившийся мне человек», – писал К.Симонов.

На фоне последних кадров фильма звучит песня «Белорусский вокзал» в исполнении ученика под гитару.

X. Слово учителя. Время сегодня трудное, непредсказуемое и подчас пугающее. Никогда не знаешь, откуда ветер подует и каким он будет – шальным, сметающим всё на пути, или ласкающим душу. Большинство из нас как на весенней льдине: встанешь на один край – другой грозит перевернуться… . А старики, они как дети, отрешённо на всё это смотрят, ближе к середине жмутся. Им бывает стыдно за молодых. Они, оборванные эпохой, стараются сберечь для нас заповедное место, которое ещё не затоптано, – достоинство. Они, пережившие великие войны, великий голод, великие стройки, не считают это позорным пятном своим биографии и не сетуют ни на что, принимая жизнь такой, какая она есть. К чему я про это? Да к тому, что наши старики заслужили доброе слово. Не скупитесь на него. Пусть всегда цветут живые цветы на могилах героев. Это нужно живущим, чтобы не зачерствели сердца, чтобы всегда трепетал в них незримый тёплый огонь благодарности предкам за добро, содеянное ими. А гуманный принцип «Никто не забыт, ничто не забыто» утвердился в нашей жизни.
Вот тогда в ваших сердцах всегда будет цвести черёмуха.

XI. Домашнее задание: Написать сочинение-рассуждение: «Легко или трудно иметь такого друга, как Сашка?»

В декабре 1941 г. после подачи соответствующего рапорта отправлен в действующую армию.

Позже В. Кондратьев рассказывал: «Первый бой потряс меня своей неподготовленностью и полным пренебрежением жизнью солдат. Мы пошли наступать без единого артиллерийского выстрела, лишь в середине боя нам на подмогу вышли два танка. Наступление захлебнулось, и полбатальона мы оставили на поле.

И тут я понял, что война ведётся и, видимо, будет вестись с той же жестокостью по отношению к своим, с какой велась и коллективизация, и борьба с «врагами народа», что Сталин, не жалея людей в мирное время, не будет тем более жалеть их на войне».

С февраля 1942 г. Вячеслав Кондратьев находится подо Ржевом, где бои были особенно тяжелы, а наши потери особенно многочисленны. Там был тяжело ранен. После второго ранения в 1943 году он провёл полгода в госпитале и был демобилизован по инвалидности. Младший лейтенант Вячеслав Кондратьев имеет боевые награды.

После войны работал художником, окончил Полиграфический институт (факультет художественного оформления печатной продукции).

Пережитое на фронте заставило Кондратьева через много лет после войны взяться за перо: «Я начал жить, – рассказывал писатель, – какой-то странной, двойной жизнью: одной – в реальности, другой – в прошлом, в войне. Ночами приходили ко мне ребята моего взвода, крутили мы самокрутки, поглядывали на небо, на котором висел «костыль», гадали, прилетят ли после него самолёты на бомбёжку, а я просыпался только тогда, когда чёрная точка, отделившаяся от фюзеляжа, летела прямо на меня, всё увеличиваясь в размерах, и я с безнадежностью думал: это моя бомба... Начал я разыскивать тогда своих ржевских однополчан – мне до зарезу нужен был кто-нибудь из них, – но никого не нашёл, и пала мысль, что, может, только я один и уцелел, а раз так, то тем более должен рассказать я обо всём. В общем, схватила меня война за горло и не отпускала. И наступил момент, когда я уже просто не мог не начать писать».

Писал с начала 1950-х, но впервые опубликовался только в возрасте 49 лет. Первую повесть – «Сашка» – опубликовал в феврале 1979 года в журнале «Дружба народов». В 1980 году в журнале «Знамя» были напечатаны рассказ «День Победы в Чернове», повести «Борькины пути-дороги» и «Отпуск по ранению».

Повесть Вячеслава Кондратьева «Сашка» посвящена всем воевавшим подо Ржевом живым и мёртвым. Это одно из тех произведений, в которых предстаёт перед нами повседневная военная действительность. Место действия небольшая пядь нашей земли, время первые месяцы войны, герои – рядовые бойцы.

«Сашка» так называется повесть, так зовут главного героя. В. Кондратьев не называет героя по фамилии, он остаётся для нас до конца повествования просто Сашкой. Это один из сотен тысяч рядовых солдат. Кульминацией повести является эпизод ранения Сашки. Два месяца на передовой, затем дорога в тыл и, как логическое завершение, прибытие героя в Москву. Именно здесь, на последней странице повести, раскрывается главная мысль произведения.


Цитата из повести «Сашка» Вячеслава Кондратьева:

«…Постоял он на перроне, огляделся – неужто Москва, столица Родины! Думал ли он, гадал там, под ржевскими теми деревнями, пред полем тем ржавым, по которому и бегал, и ползал, на котором помирал не раз, думал ли, гадал, что живым останется и что Москву видит?

Прямо диво случилось, и не верится, наяву ли?

И это ощущение чуда не покидало Сашку, пока шёл к трамвайному кругу, обгоняемый спешащими на работу людьми, людьми самыми обыкновенными, только не для Сашки, потому как были они в гражданском – кто в пиджаках, кто в куртках, кто в плащиках, – и в руках у них не оружие, а у кого портфели, у кого свёртки, и у каждого почти утренняя газета из кармана торчит.

Ну, а о женщинах и девушках и говорить не приходится – стучат каблучками туфелек, кто в юбке и кофточке, кто в платьице пёстром, и кажутся они Сашке нарядными, праздничными, будто из мира совсем другого, для него почти забытого, а теперь каким-то чудом вернувшегося.

И странно ему всё это, и чудно – словно и войны нет никакой!

Словно не бушует, не обливается кровью всего в двухстах верстах отсюдова горящий, задымленный, в грохоте и в тяготе фронт...

И он подтянулся, выпрямил грудь, зашагал увереннее, не стесняясь уже своего небритого лица, своей оборванной, обожжённой телогрейки, своей ушанки простреленной с торчащими клоками ваты, своих разбитых ботинок и заляпанных грязью обмоток и даже «катюши» своей первобытной, которую вынул сейчас, чтобы выбить искру и прижечь самокрутку…».


Всем воевавшим подо Ржевом

живым и мертвым

посвящена эта повесть

К вечеру, как отстрелялся немец, пришло время заступить Сашке на ночной пост. У края рощи прилеплен был к ели редкий шалашик для отдыха, а рядом наложено лапнику густо, чтобы и посидеть, когда ноги занемеют, но наблюдать надо было безотрывно.

Сектор Сашкиного обзора не маленький: от подбитого танка, что чернеет на середке поля, и до Панова, деревеньки махонькой, разбитой вконец, но никак нашими не достигнутой. И плохо, что роща в этом месте обрывалась не сразу, а сползала вниз мелким подлеском да кустарником. А еще хуже метрах в ста поднимался взгорок с березняком, правда, не частым, но поле боя пригораживающим.

По всем военным правилам надо бы пост на тот взгорок и выдвинуть, но побоязничали - от роты далековато. Если немец перехватит, помощи не докличешься, потому и сделали здесь. Прогляд, правда, неважный, ночью каждый пень или куст фрицем оборачивается, зато на этом посту никто во сне замечен не был. Про другие того не скажешь, там подремливали.

Напарник, с которым на посту чередоваться, достался Сашке никудышный: то у него там колет, то в другом месте свербит. Нет, не симулянт, видно, и вправду недужный, да и ослабший от голодухи, ну и возраст сказывается. Сашка-то молодой, держится, а кто из запаса, в летах, тем тяжко.

Отправив его в шалаш отдыхать, Сашка закурил осторожно, чтоб немцы огонек не заметили, и стал думать, как ему свое дело ловчее и безопаснее сделать сейчас ли, пока не затемнело совсем и ракеты не очень по небу шаркают, или на рассвете?

Когда наступали они днями на Паново, приметил он у того взгорка мертвого немца, и больно хороши на нем были валенки. Тогда не до того было, а валенки аккуратные и, главное, сухие (немца-то зимой убило и лежал он на верховине, водой не примоченной). Валенки эти самому Сашке не нужны, но с ротным его приключилась беда еще на подходе, когда Волгу перемахивали. Попал тот в полынью и начерпал сапоги доверху. Стал снимать - ни в какую! Голенища узкие стянулись на морозе, и, кто только ротному ни помогал, ничего не вышло. А так идти - сразу ноги поморозишь. Спустились они в землянку, и там боец один предложил ротному валенки на сменку. Пришлось согласиться, голенища порезать по шву, чтоб сапоги стащить и произвести обмен. С тех пор в этих валенках ротный и плавает. Конечно, можно было ботинки с убитых подобрать, но ротный либо брезгует, либо не хочет в ботинках, а сапог на складе или нету, или просто недосуг с этим возиться.

Место, где фриц лежит, Сашка заприметил, даже ориентир у него есть: два пальца влево от березки, что на краю взгорка. Березу эту пока видно, может, сейчас и подобраться? Жизнь такая - откладывать ничего нельзя.

Когда напарник Сашкин откряхтелся в шалаше, накашлялся вдосыть и вроде заснул, Сашка курнул наскоро два разка для храбрости - что ни говори, а вылезать на поле, холодком обдувает - и, оттянув затвор автомата на боевой взвод, стал было спускаться с пригорка, но что-то его остановило... Бывает на передке такое, словно предчувствие, словно голос какой говорит: не делай этого. Так было с Сашкой зимой, когда окопчики снежные еще не растаяли. Сидел он в одном, сжался, вмерзся в ожидании утреннего обстрела, и вдруг... елочка, что перед окопчиком росла, упала на него, подрезанная пулей. И стало Сашке не по себе, махнул он из этого окопа в другой. А при обстреле в это самое место мина! Останься Сашка там, хоронить было б нечего.

Вот и сейчас расхотелось Сашке ползти к немцу, и все! Отложу-ка на утро, подумал он и начал взбираться обратно.

А ночь плыла над передовой, как обычно... Всплескивались ракеты в небо, рассыпались там голубоватым светом, а потом с шипом, уже погасшие, шли вниз к развороченной снарядами и минами земле... Порой небо прорезывалось трассирующими, порой тишину взрывали пулеметные очереди или отдаленная артиллерийская канонада... Как обычно... Привык уже Сашка к этому, обтерпелся и понял, что непохожа война на то, что представлялось им на Дальнем Востоке, когда катила она свои волны по России, а они, сидя в глубоком тылу, переживали, что идет война пока мимо них, и как бы не прошло совсем, и не совершить им тогда ничего геройского, о чем мечталось вечерами в теплой курилке.

Да, скоро два месяца минет... И, терпя ежечасно от немцев, не видел еще Сашка вблизи живого врага. Деревни, которые они брали, стояли будто мертвые, не видать в них было никакого движения. Только летели оттуда стаи противно воющих мин, шелестящих снарядов и тянулись нити трассирующих. Из живого видели они лишь танки, которые, контратакуя, перли на них, урча моторами и поливая их пулеметным огнем, а они метались на заснеженном тогда поле... Хорошо, наши сорокапятки затявкали, отогнали фрицев.

Сашка хоть и думал про все это, но глаз от поля не отрывал... Правда, немцы сейчас их не тревожили, отделывались утренними и вечерними минометными налетами, ну и снайперы постреливали, а так вроде наступать не собираются. Да и чего им тут, в этой болотной низинке? До сих пор вода из земли выжимается. Пока дороги не пообсохли, вряд ли попрет немец, а к тому времени сменить их должны. Сколько можно на передке находиться?

Часа через два пришел сержант с проверкой, угостил Сашку табачком. Посидели, покурили, побалакали о том о сем. Сержант все о выпивке мечтает разбаловался в разведке, там чаще подносили. А Сашкиной роте только после первого наступления богато досталось - граммов по триста. Не стали вычитать потери, по списочному составу выдали. Перед другими наступлениями тоже давали, но всего по сто - и не почувствуешь. Да не до водки сейчас... С хлебцем плохо. Навару никакого. Полкотелка жидни пшенки на двоих - и будь здоров. Распутица!

Когда сержант ушел, недолго и до конца Сашкиной смены. Вскоре разбудил он напарника, вывел его, сонного, на свое место, а сам в шалашик. На телогрейку шинелишку натянул, укрылся с головой и заснул...

Спали они тут без просыпу, но Сашка почему-то дважды ото сна уходил и один раз даже поднялся напарника проверить - ненадежный больно. Тот не спал, но носом клевал, и Сашка потрепал его немножко, встряхнул, потому как старший он на посту, но вернулся в шалаш какой-то неуспокоенный. С чего бы это? Подсасывало что-то. И был он даже рад, когда пришел конец его отдыху, когда на пост заступил, - на самого себя надежи-то больше.

В декабре 1941 г. после подачи соответствующего рапорта отправлен в действующую армию.

Позже В. Кондратьев рассказывал: «Первый бой потряс меня своей неподготовленностью и полным пренебрежением жизнью солдат. Мы пошли наступать без единого артиллерийского выстрела, лишь в середине боя нам на подмогу вышли два танка. Наступление захлебнулось, и полбатальона мы оставили на поле.

И тут я понял, что война ведётся и, видимо, будет вестись с той же жестокостью по отношению к своим, с какой велась и коллективизация, и борьба с «врагами народа», что Сталин, не жалея людей в мирное время, не будет тем более жалеть их на войне».

С февраля 1942 г. Вячеслав Кондратьев находится подо Ржевом, где бои были особенно тяжелы, а наши потери особенно многочисленны. Там был тяжело ранен. После второго ранения в 1943 году он провёл полгода в госпитале и был демобилизован по инвалидности. Младший лейтенант Вячеслав Кондратьев имеет боевые награды.

После войны работал художником, окончил Полиграфический институт (факультет художественного оформления печатной продукции).

Пережитое на фронте заставило Кондратьева через много лет после войны взяться за перо: «Я начал жить, – рассказывал писатель, – какой-то странной, двойной жизнью: одной – в реальности, другой – в прошлом, в войне. Ночами приходили ко мне ребята моего взвода, крутили мы самокрутки, поглядывали на небо, на котором висел «костыль», гадали, прилетят ли после него самолёты на бомбёжку, а я просыпался только тогда, когда чёрная точка, отделившаяся от фюзеляжа, летела прямо на меня, всё увеличиваясь в размерах, и я с безнадежностью думал: это моя бомба... Начал я разыскивать тогда своих ржевских однополчан – мне до зарезу нужен был кто-нибудь из них, – но никого не нашёл, и пала мысль, что, может, только я один и уцелел, а раз так, то тем более должен рассказать я обо всём. В общем, схватила меня война за горло и не отпускала. И наступил момент, когда я уже просто не мог не начать писать».

Писал с начала 1950-х, но впервые опубликовался только в возрасте 49 лет. Первую повесть – «Сашка» – опубликовал в феврале 1979 года в журнале «Дружба народов». В 1980 году в журнале «Знамя» были напечатаны рассказ «День Победы в Чернове», повести «Борькины пути-дороги» и «Отпуск по ранению».

Повесть Вячеслава Кондратьева «Сашка» посвящена всем воевавшим подо Ржевом живым и мёртвым. Это одно из тех произведений, в которых предстаёт перед нами повседневная военная действительность. Место действия небольшая пядь нашей земли, время первые месяцы войны, герои – рядовые бойцы.

«Сашка» так называется повесть, так зовут главного героя. В. Кондратьев не называет героя по фамилии, он остаётся для нас до конца повествования просто Сашкой. Это один из сотен тысяч рядовых солдат. Кульминацией повести является эпизод ранения Сашки. Два месяца на передовой, затем дорога в тыл и, как логическое завершение, прибытие героя в Москву. Именно здесь, на последней странице повести, раскрывается главная мысль произведения.


Цитата из повести «Сашка» Вячеслава Кондратьева:

«…Постоял он на перроне, огляделся – неужто Москва, столица Родины! Думал ли он, гадал там, под ржевскими теми деревнями, пред полем тем ржавым, по которому и бегал, и ползал, на котором помирал не раз, думал ли, гадал, что живым останется и что Москву видит?

Прямо диво случилось, и не верится, наяву ли?

И это ощущение чуда не покидало Сашку, пока шёл к трамвайному кругу, обгоняемый спешащими на работу людьми, людьми самыми обыкновенными, только не для Сашки, потому как были они в гражданском – кто в пиджаках, кто в куртках, кто в плащиках, – и в руках у них не оружие, а у кого портфели, у кого свёртки, и у каждого почти утренняя газета из кармана торчит.

Ну, а о женщинах и девушках и говорить не приходится – стучат каблучками туфелек, кто в юбке и кофточке, кто в платьице пёстром, и кажутся они Сашке нарядными, праздничными, будто из мира совсем другого, для него почти забытого, а теперь каким-то чудом вернувшегося.

И странно ему всё это, и чудно – словно и войны нет никакой!

Словно не бушует, не обливается кровью всего в двухстах верстах отсюдова горящий, задымленный, в грохоте и в тяготе фронт...

И он подтянулся, выпрямил грудь, зашагал увереннее, не стесняясь уже своего небритого лица, своей оборванной, обожжённой телогрейки, своей ушанки простреленной с торчащими клоками ваты, своих разбитых ботинок и заляпанных грязью обмоток и даже «катюши» своей первобытной, которую вынул сейчас, чтобы выбить искру и прижечь самокрутку…».


Кондратьев Вячеслав Леонидович.

Всем воевавшим подо Ржевом

живым и мертвым

посвящена эта повесть

К вечеру, как отстрелялся немец, пришло время заступить Сашке на ночной пост. У края рощи прилеплен был к ели редкий шалашик для отдыха, а рядом наложено лапнику густо, чтобы и посидеть, когда ноги занемеют, но наблюдать надо было безотрывно.

Сектор Сашкиного обзора не маленький: от подбитого танка, что чернеет на середке поля, и до Панова, деревеньки махонькой, разбитой вконец, но никак нашими не достигнутой. И плохо, что роща в этом месте обрывалась не сразу, а сползала вниз мелким подлеском да кустарником. А еще хуже метрах в ста поднимался взгорок с березняком, правда, не частым, но поле боя пригораживающим.

По всем военным правилам надо бы пост на тот взгорок и выдвинуть, но побоязничали - от роты далековато. Если немец перехватит, помощи не докличешься, потому и сделали здесь. Прогляд, правда, неважный, ночью каждый пень или куст фрицем оборачивается, зато на этом посту никто во сне замечен не был. Про другие того не скажешь, там подремливали.

Напарник, с которым на посту чередоваться, достался Сашке никудышный: то у него там колет, то в другом месте свербит. Нет, не симулянт, видно, и вправду недужный, да и ослабший от голодухи, ну и возраст сказывается. Сашка-то молодой, держится, а кто из запаса, в летах, тем тяжко.

Отправив его в шалаш отдыхать, Сашка закурил осторожно, чтоб немцы огонек не заметили, и стал думать, как ему свое дело ловчее и безопаснее сделать сейчас ли, пока не затемнело совсем и ракеты не очень по небу шаркают, или на рассвете?

Когда наступали они днями на Паново, приметил он у того взгорка мертвого немца, и больно хороши на нем были валенки. Тогда не до того было, а валенки аккуратные и, главное, сухие (немца-то зимой убило и лежал он на верховине, водой не примоченной). Валенки эти самому Сашке не нужны, но с ротным его приключилась беда еще на подходе, когда Волгу перемахивали. Попал тот в полынью и начерпал сапоги доверху. Стал снимать - ни в какую! Голенища узкие стянулись на морозе, и, кто только ротному ни помогал, ничего не вышло. А так идти - сразу ноги поморозишь. Спустились они в землянку, и там боец один предложил ротному валенки на сменку. Пришлось согласиться, голенища порезать по шву, чтоб сапоги стащить и произвести обмен. С тех пор в этих валенках ротный и плавает. Конечно, можно было ботинки с убитых подобрать, но ротный либо брезгует, либо не хочет в ботинках, а сапог на складе или нету, или просто недосуг с этим возиться.

Место, где фриц лежит, Сашка заприметил, даже ориентир у него есть: два пальца влево от березки, что на краю взгорка. Березу эту пока видно, может, сейчас и подобраться? Жизнь такая - откладывать ничего нельзя.

Когда напарник Сашкин откряхтелся в шалаше, накашлялся вдосыть и вроде заснул, Сашка курнул наскоро два разка для храбрости - что ни говори, а вылезать на поле, холодком обдувает - и, оттянув затвор автомата на боевой взвод, стал было спускаться с пригорка, но что-то его остановило… Бывает на передке такое, словно предчувствие, словно голос какой говорит: не делай этого. Так было с Сашкой зимой, когда окопчики снежные еще не растаяли. Сидел он в одном, сжался, вмерзся в ожидании утреннего обстрела, и вдруг… елочка, что перед окопчиком росла, упала на него, подрезанная пулей. И стало Сашке не по себе, махнул он из этого окопа в другой. А при обстреле в это самое место мина! Останься Сашка там, хоронить было б нечего.

Вот и сейчас расхотелось Сашке ползти к немцу, и все! Отложу-ка на утро, подумал он и начал взбираться обратно.

А ночь плыла над передовой, как обычно… Всплескивались ракеты в небо, рассыпались там голубоватым светом, а потом с шипом, уже погасшие, шли вниз к развороченной снарядами и минами земле… Порой небо прорезывалось трассирующими, порой тишину взрывали пулеметные очереди или отдаленная артиллерийская канонада… Как обычно… Привык уже Сашка к этому, обтерпелся и понял, что непохожа война на то, что представлялось им на Дальнем Востоке, когда катила она свои волны по России, а они, сидя в глубоком тылу, переживали, что идет война пока мимо них, и как бы не прошло совсем, и не совершить им тогда ничего геройского, о чем мечталось вечерами в теплой курилке.

Да, скоро два месяца минет… И, терпя ежечасно от немцев, не видел еще Сашка вблизи живого врага. Деревни, которые они брали, стояли будто мертвые, не видать в них было никакого движения. Только летели оттуда стаи противно воющих мин, шелестящих снарядов и тянулись нити трассирующих. Из живого видели они лишь танки, которые, контратакуя, перли на них, урча моторами и поливая их пулеметным огнем, а они метались на заснеженном тогда поле… Хорошо, наши сорокапятки затявкали, отогнали фрицев.

Сашка хоть и думал про все это, но глаз от поля не отрывал… Правда, немцы сейчас их не тревожили, отделывались утренними и вечерними минометными налетами, ну и снайперы постреливали, а так вроде наступать не собираются. Да и чего им тут, в этой болотной низинке? До сих пор вода из земли выжимается. Пока дороги не пообсохли, вряд ли попрет немец, а к тому времени сменить их должны. Сколько можно на передке находиться?

Часа через два пришел сержант с проверкой, угостил Сашку табачком. Посидели, покурили, побалакали о том о сем. Сержант все о выпивке мечтает разбаловался в разведке, там чаще подносили. А Сашкиной роте только после первого наступления богато досталось - граммов по триста. Не стали вычитать потери, по списочному составу выдали. Перед другими наступлениями тоже давали, но всего по сто - и не почувствуешь. Да не до водки сейчас… С хлебцем плохо. Навару никакого. Полкотелка жидни пшенки на двоих - и будь здоров. Распутица!

Когда сержант ушел, недолго и до конца Сашкиной смены. Вскоре разбудил он напарника, вывел его, сонного, на свое место, а сам в шалашик. На телогрейку шинелишку натянул, укрылся с головой и заснул…

Спали они тут без просыпу, но Сашка почему-то дважды ото сна уходил и один раз даже поднялся напарника проверить - ненадежный больно. Тот не спал, но носом клевал, и Сашка потрепал его немножко, встряхнул, потому как старший он на посту, но вернулся в шалаш какой-то неуспокоенный. С чего бы это? Подсасывало что-то. И был он даже рад, когда пришел конец его отдыху, когда на пост заступил, - на самого себя надежи-то больше.

Рассвет еще не наступил, а немцы ракеты вдруг перестали запускать - так, реденько, одна-другая в разных концах поля. Но Сашку это не насторожило: надоело пулять всю ночь, вот и кончили. Это ему даже на руку. Сейчас он к немцу за валенками и смотается…

До взгорка добрался он быстро, не очень таясь, и до березы, а вот тут незадача… Расстояние в два пальца на местности в тридцать метров обернулось, и ни кустика, ни ямки какой - чистое поле. Как бы немец не засек! Здесь уж на пузе придется, ползком…

Сашка помедлил малость, обтер пот со лба… Для себя ни за что бы не полез, пропади пропадом эти валенки! Но ротного жалко. Его пимы насквозь водой пропитались - и за лето не просушить, а тут сухенькие наденет и походит в сухом, пока ему сапоги со склада не доставят… Ладно, была не была!

Без останову дополз Сашка до немца, схоронился за него, осмотрелся и взялся за валенок. Потянул, но не выходит! То, что приходится мертвого тела касаться, его не смущало - попривыкли они к трупам-то. По всей роще раскиданы, на людей уже не похожие. Зимой лица их цвета не покойницкого, а оранжевого, прямо куклы какие, и потому Сашка брезговал не очень. И сейчас, хотя и весна, лица их такими же остались - красноватыми.

В общем, лежа снять с трупа валенки не получалось, пришлось на колени привстать, но тоже не выходит, тянется весь фриц за своим валенком, ну что делать? Но тут смекнул Сашка упереться ногой в немца и попробовать так. Стал поддаваться валенок, а когда стронулся с места, уже пошел… Значит, один есть.

Небо на востоке зажелтилось немного, но до настоящего рассвета еще далеко - так, еле-еле начинало вокруг кое-что проглядываться. Ракеты немцы совсем перестали запускать. Все же перед тем, как за второй валенок приняться, огляделся Сашка. Вроде спокойно все, можно снимать. Снял и пополз быстро к взгорку, а оттуда меж осинок и кустов можно и в рост без опаски до своего шалашика.

Только подумал это Сашка, как завыло над головой, зашелестело, а потом гроханули разрывы по всей роще, и пошло… Что-то рановато сегодня немцы начали. С чего бы так?

Со взгорка сполз он в низинку и залег под кустом. В рощу возвращаться сейчас незачем, там все в грохоте, треске, в дыму и гари, а сюда немец не бьет. Опять подумалось: неспроста в такую рань начали, и обстрел большой рвутся мины одна за другой, пачками, будто строчит очередь какой-то здоровенный пулеметище. А вдруг наступать, гады, надумали? Эта мысль обожгла, но заставила Сашку глядеть в оба. В роще-то теперь под таким обстрелом вдавились все в землю, им не до наблюдения.