«Путник, придёшь когда в Спа…». Ключевой мотив рассказа — «мёртвые» и «остальные» — как трагедия человека

28.02.2021

Генрих Бёлль

Путник, придешь когда в Спа

Машина остановилась, но мотор еще несколько минут урчал; где-то распахнулись ворота. Сквозь разбитое окошечко в машину проник свет, и я увидел, что лампочка в потолке тоже разбита вдребезги; только цоколь ее торчал в патроне - несколько поблескивающих проволочек с остатками стекла. Потом мотор затих, и на улице кто-то крикнул:

Мертвых сюда, есть тут у вас мертвецы?

Ч-черт! Вы что, уже не затемняетесь? - откликнулся водитель.

Какого дьявола затемняться, когда весь город горит, точно факел, крикнул тот же голос. - Есть мертвецы, я спрашиваю?

Не знаю.

Мертвецов сюда, слышишь? Остальных наверх по лестнице, в рисовальный зал, понял?

Но я еще не был мертвецом, я принадлежал к остальным, и меня понесли в рисовальный зал, наверх по лестнице. Сначала несли по длинному, слабо освещенному коридору с зелеными, выкрашенными масляной краской стенами и гнутыми, наглухо вделанными в них старомодными черными вешалками; на дверях белели маленькие эмалевые таблички: «VIa» и «VIb»; между дверями, в черной раме, мягко поблескивая под стеклом и глядя вдаль, висела «Медея» Фейербаха. Потом пошли двери с табличками «Va» и «Vb», а между ними снимок со скульптуры «Мальчик, вытаскивающий занозу», превосходная, отсвечивающая красным фотография в коричневой раме.

Вот и колонна перед выходом на лестничную площадку, за ней чудесно выполненный макет - длинный и узкий, подлинно античный фриз Парфенона из желтоватого гипса - и все остальное, давно привычное: вооруженный до зубов греческий воин, воинственный и страшный, похожий на взъерошенного петуха. В самой лестничной клетке, на стене, выкрашенной в желтый цвет, красовались все - от великого курфюрста до Гитлера…

А на маленькой узкой площадке, где мне в течение нескольких секунд удалось лежать прямо на моих носилках, висел необыкновенно большой, необыкновенно яркий портрет старого Фридриха - в небесно-голубом мундире, с сияющими глазами и большой блестящей золотой звездой на груди.

И снова я лежал скатившись на сторону, и теперь меня несли мимо породистых арийских физиономий: нордического капитана с орлиным взором и глупым ртом, уроженки Западного Мозеля, пожалуй чересчур худой и костлявой, остзейского зубоскала с носом луковицей, длинным профилем и выступающим кадыком киношного горца; а потом добрались еще до одной площадки, и опять в течение нескольких секунд я лежал прямо на своих носилках, и еще до того, как санитары начали подниматься на следующий этаж, я успел его увидеть - украшенный каменным лавровым венком памятник воину с большим позолоченным Железным крестом наверху.

Все это быстро мелькало одно за другим: я не тяжелый, а санитары торопились. Конечно, все могло мне только почудиться; у меня сильный жар и решительно все болит: голова, ноги, руки, а сердце колотится как сумасшедшее - что только не привидится в таком жару.

Но после породистых физиономий промелькнуло и все остальное: все три бюста - Цезаря, Цицерона и Марка Аврелия, рядышком, изумительные копии; совсем желтые, античные и важные стояли они у стен; когда же мы свернули за угол, я увидел и колонну Гермеса, а в самом конце коридора - этот коридор был выкрашен в темно-розовый цвет, - в самом-самом конце над входом в рисовальный зал висела большая маска Зевса; но до нее было еще далеко. Справа в окне алело зарево пожара, все небо было красное, и по нему торжественно плыли плотные черные тучи дыма…

И опять я невольно перевел взгляд налево и увидел над дверьми таблички «Xa» и «Xb», а между этими коричневыми, словно пропахшими затхлостью дверьми виднелись в золотой раме усы и острый нос Ницше, вторая половина портрета была заклеена бумажкой с надписью «Легкая хирургия»…

Если сейчас будет… мелькнуло у меня в голове. Если сейчас будет… Но вот и она, я вижу ее: картина, изображающая африканскую колонию Германии Того, - пестрая и большая, плоская, как старинная гравюра, великолепная олеография. На переднем плане, перед колониальными домиками, перед неграми и немецким солдатом, неизвестно для чего торчащим тут со своей винтовкой, - на самом-самом переднем плане желтела большая, в натуральную величину, связка бананов; слева гроздь, справа гроздь, и на одном банане в самой середине этой правой грозди что-то нацарапано, я это видел; я сам, кажется, и нацарапал…

Но вот рывком открылась дверь в рисовальный зал, и я проплыл под маской Зевса и закрыл глаза. Я ничего не хотел больше видеть. В зале пахло йодом, испражнениями, марлей и табаком и было шумно. Носилки поставили на пол, и я сказал санитарам:

Суньте мне сигарету в рот. В верхнем левом кармане.

Я почувствовал, как чужие руки пошарили у меня в кармане, потом чиркнула спичка, и во рту у меня оказалась зажженная сигарета. Я затянулся.

Спасибо, - сказал я.

Все это, думал я, еще ничего не доказывает. В конце концов, в любой гимназии есть рисовальный зал, есть коридоры с зелеными и желтыми стенами, в которых торчат гнутые старомодные вешалки для платья; в конце концов, это еще не доказательство, что я нахожусь в своей школе, если между «IVa» и «IVb» висит «Медея», а между «Xa» и «Xb» - усы Ницше. Несомненно, существуют правила, где сказано, что именно там они и должны висеть. Правила внутреннего распорядка для классических гимназий в Пруссии: «Медея» - между «IVa» и «IVb», там же «Мальчик, вытаскивающий занозу», в следующем коридоре - Цезарь, Марк Аврелий и Цицерон, а Ницше на верхнем этаже, где уже изучают философию. Фриз Парфенона и универсальная олеография - Того. «Мальчик, вытаскивающий, занозу» и фриз Парфенона это, в конце концов, не более чем добрый старый школьный реквизит, переходящий из поколения в поколение, и наверняка я не единственный, кому взбрело в голову написать на банане «Да здравствует Того!». И выходки школьников, в конце концов, всегда одни и те же. А кроме того, вполне возможно, что от сильного жара у меня начался бред.

Боли я теперь не чувствовал. В машине я еще очень страдал; когда ее швыряло на мелких выбоинах, я каждый раз начинал кричать. Уж лучше глубокие воронки: машина поднимается и опускается, как корабль на волнах. Теперь, видно, подействовал укол; где-то в темноте мне всадили шприц в руку, и я почувствовал, как игла проткнула кожу и ноге стало горячо…

Да это просто невозможно, думал я, машина наверняка не прошла такое большое расстояние - почти тридцать километров. А кроме того, ты ничего не испытываешь, ничто в душе не подсказывает тебе, что ты в своей школе, в той самой школе, которую покинул всего три месяца назад. Восемь лет - не пустяк, неужели после восьми лет ты все это узнаешь только глазами?

Почему рассказ Г. Белля имеет название «Путник, когда ты придешь в Спа...»?

Известный немецкий писатель Генрих Белль долгие шесть лет был солдатом вермахта и против воли воевал на фронтах Второй мировой войны. Тема антигуманности войны стала ведущей в его творчестве.

В произведении «Путник, когда ты придешь в Спа...» Генрих Белль рассказывает о судьбе одного молодого солдата, который был на войне только три месяца. И вот теперь его, тяжело раненого, искалеченного, привезли в госпиталь, несут по коридорам, и юноша, сдерживая боль, с удивлением видит знакомые стены с табличками: 6-А, 6-Б, фотографии, рисунки, портреты живописцев и политических деятелей. Ему не хочется верить, что он в родной школе, ведь часто бывает, что коридоры и классы похожи: «Чего только не привидится в бреду!»

Он легкий, его плавно несут на носилках, и юноша видит знакомые с детства гравюры. Он не уверен в своих предположениях и уговаривает себя, что «в каждой гимназии есть залы рисования, коридоры с зелеными и желтыми стенами и кривыми, старомодными закоулкам в них; в конце концов, то, что «Медея» висит между 6-Ай 6-Б, еще не доказательство, что я в своей школе. Видимо, есть правила, где сказано, что именно там они должны висеть. Правила внутреннего распорядка для классических гимназий в Пруссии». Он списывает все на горячку, которая не дает ему сосредоточиться, проанализировать увиденное. Ничто в его душе не отзывалось, не подсказывало, что это родная школа, ведь машина, которая везла раненого, не могла так быстро проехать тридцать километров от фронта до города, где он родился и вырос.

Санитары с безразличным, уставшим видом снова подняли носилки и понесли юношу к операционной, которая была в зале рисования за доской. Его положили на стол, и вдруг за плечами санитара на нестертій доске парень увидел надпись, и впервые его сердце отозвалось: «где-то в потаенном уголке вынырнул испуг, глубокий и страшный, и оно застучало у меня в груди - на доске было написано моей рукой». На уроке рисования он писал высказывание, и ему не хватило доски, чтобы закончить. Так и осталось «Путник, когда ты придешь в Спа...» недописанным, хотя и он, и учитель семь раз пытались втиснуть слово Спарту в строку, но это им так и не удалось.

Солдат немного поднял голову, и страшная боль пронзила все тело, однако он успел взглянуть на себя и увидел, что у него нет обеих рук и правой ноги.

Название рассказа «Путник, когда ты придешь в Спа...» - это немой вопрос к читателям. Как теперь этот беВНОгий солдат подойдет к доске и где ему взять руки, чтобы наконец дописать этот «начало знаменитой эпитафии тремстам спартанцам, которые, защищаясь от нашествия персов, павших под Фермопилами?

Кто вспомнит, кто напишет эпитафию миллионам погибших в мировой войне?

Генрих Белль не дает имени герою повествования, не называет город, где происходят события, не завершает произведение. Выживет ли этот юноша, который, проваливаясь в небытие перед операцией, просит молока? Как он, такой покалеченный, будет жить дальше? В судьбе одного молодого солдата, как в зеркале, отражается множество судеб других людей, жизни которых было изуродовано войной. Каждым своим произведением Генрих Белль призывает человечество не повторять ошибок, беречь мир и бороться за него.

Генрих Бёлль

Путник, придешь когда в Спа

Мертвых сюда, есть тут у вас мертвецы?

Ч-черт! Вы что, уже не затемняетесь? - откликнулся водитель.

Не знаю.

Мертвецов сюда, слышишь? Остальных наверх по лестнице, в рисовальный зал, понял?

А на маленькой узкой площадке, где мне в течение нескольких секунд удалось лежать прямо на моих носилках, висел необыкновенно большой, необыкновенно яркий портрет старого Фридриха - в небесно- голубом мундире, с сияющими глазами и большой блестящей золотой звездой на груди.

Суньте мне сигарету в рот. В верхнем левом кармане.

Спасибо, - сказал я.

Я закрыл глаза и опять увидел все как в фильме: нижний коридор, выкрашенный зеленой краской, лестничная клетка с желтыми стенами, памятник воину, площадка, следующий этаж: Цезарь, Марк Аврелий… Гермес, усы Ницше, Того, маска Зевса…

Я выплюнул сигарету и закричал; когда кричишь, становится легче, надо только кричать погромче; кричать - это так хорошо, я кричал как полоумный. Кто-то надо мной наклонился, но я не открывал глаз, я почувствовал чужое дыхание, теплое, противно пахнущее смесью лука и табака, и услышал голос, который спокойно спросил:

Чего ты кричишь?

Пить, - сказал я. - И еще сигарету. В верхнем кармане.

Опять чужая рука шарила в моем кармане, опять чиркнула спичка и кто-то сунул мне в рот зажженную сигарету.

Где мы? - спросил я.

В Бендорфе.

Спасибо, - сказал я и затянулся.

Все-таки я, видимо, действительно в Бендорфе, а значит, дома, и, если бы не такой сильный жар, я

Рассказ написано от первого лица, события происходят во время второй мировой войны. В названии произведения Белль использует первые строки знаменитой эпитафии тремстам спартанцам, павшим, обороняясь от нашествия персов.

Санитарная машина, в которой находится герой, подъехала к большой ворот. Он увидел свет. Машина остановились. Первое, что услышал, был усталый голос, который спрашивал, есть ли в машине мертвецы. Шофер выругался на то, что везде столько света. Но тот же голос, который спрашивал о мертвецах, заметил, что нет никакой необходимости делать затмения, когда весь город в огне. Потом опять говорили коротко: о мертвецах, где их сложить, и о живых, куда их нести. Поскольку герой жив и осознает это, его несут вместе с другими ранеными в зал рисования. Сначала он видит длинный коридор, вернее, его окрашенные стены со старомодными крючками для одежды, потом дверь с табличками, вешают на классные комнаты: «6», «6 Б» и т.д., тогда репродукции с картин между этими дверями. Картины славные: лучшие образцы искусства от античности до современности. Перед выходом на лестничную площадку колонна, а за ней искусно сделанный гипсовый макет фриза Парфенона. На лестничной клетке изображения кумиров человечества — от античных до Гитлера. Санитары несут носилки быстро, поэтому герой не успевает осознать все, что он видит, но кажется ему то все удивительно знакомым. Например, эта таблица, перевитая каминным лавровым венком с именами павших в предыдущей войне, с большим золотым Железным крестом наверху. Впрочем, подумал он, возможно, все это только снится ему, ибо «все у меня болело — голова, руки, ноги, и сердце колотилось, как неистовая». И снова видит герой двери с табличками и гипсовые копии с бюстов Цезаря, Цицерона, Марка Аврелия. «А когда мы зашли за угол, появилась и Гермесова колонна, а дальше, в глубине коридора — коридор здесь был окрашен в розовый цвет, до самого в глубине, над дверями зала для рисования, висела огромная физиономия Зевса, но к ней было еще далеко. Справа в окне я видел зарево пожара — все небо было красное, и по нему торжественно плыли черные, густые облака дыма ». Он заметил и узнал прекрасный вид Того, и изображенную на нем на первый план связку бананов, даже надпись на среднем банане, потому что он сам когда-то такой нацарапал. «И вот широко распахнулись двери зала рисования, я упал туда во Зевсовым изображением и закрыл глаза. Я не хотел больше ничего видеть. в зале рисования пахло йодом, калом, марлей и табаком и было шумно ».

Носилки поставили на пол. Герой попросил сигарету, кто воткнул ее уже зажженную у рта. Он лежал и думал: все, что он видел, еще не доказательство. Не доказательство того, что он оказался в школе, которую покинул лишь три месяца назад. Видимо, все гимназии похожи друг на друга, думал он, видимо, есть правила, где сказано, Что именно там должно висеть, правила внутреннего распорядка для классических гимназий в Пруссии. Он не мог поверить, что оказался в родной школе, потому что ничего не чувствовал. Боль, которая так мучила его дорогой в машине, прошел, наверное, то действие каких лекарств, ввели ему, когда он кричал. Закрыв глаза, он вспоминал все, что только видел, как в бреду, но так хорошо знал, потому восемь лет не пустяк. А именно восемь лет он ходил в гимназию, видел те классические произведения искусства. Он выплюнул сигарету и закричал. «… Когда кричишь, становится легче, надо только кричать громче, кричать было так хорошо и я кричал, как оглашенный». Кто наклонился над ним, он не открыл глаз, почувствовал только теплое дыхание и «приторно пахнуло табаком и луком», и некий голос спокойно спросил, чего он кричит. Герой попросил пить, опять сигарету и спросил, где он находится. Ему ответили — в Бендорфи, т.е. в его родном городе. Если бы не горячка, он бы узнал свою гимназию, почувствовал бы то, что должен чувствовать человек в родной места, — подумал герой. Наконец ему принесли воды. Невольно открыв глаза, он увидел перед собой уставшее, старое, небритое лицо, пожарную форму и услышал старческий голос. Он пил, с наслаждением ощущая на губах даже металлический привкус котелка, но пожарник неожиданно отнял котелка и пошел прочь, не обращая внимания на его крики. Раненый, лежавший рядом, объяснил: у них нет воды. Герой посмотрел в окно, хотя оно и было затемнено, «за черными занавесками теплилось и мелькало, черное на красном, как в печке, когда туда подсыпать угля». Он видел: город горел, но не хотел верить, что это его родной город, поэтому еще раз спросил у раненого, лежавшего рядом: какое это город. И снова услышал — Бендорф.

Теперь следует уже сомневаться, что он лежит в зале рисования классической гимназии в Бендорфи, но он никак не хотел верить, что это именно та гимназия, где он учился. Он вспоминал, что таких гимназий в городе было три, одна из них «может, лучше было бы этого и не говорить, — но последняя, третья, называлась гимназия Адольфа Гитлера».

Он слышал, как били пушки, ему нравилась их музыка. «Успокаивающе гудели те пушки: глухо и строго, словно тихая, почти возвышенная органная музыка». То благородное услышал он в той музыке, «такая торжественная эхо, совсем как в той войне, о которой пишут в книгах с рисунками». Потом подумал, сколько имен будет на той таблице павших, которую прибьют здесь позже. Вдруг пришло в голову, что и его имя будет укарбоване в камень. Словно это была последняя дело в его жизни, он хотел непременно знать, это «да» гимназия и тот зал рисования, где он провел столько часов, рисуя вазы и писал разные шрифты. Он ненавидел те уроки более всего в гимназии и часами погибал от скуки и ни разу не смог толком нарисовать вазу или написатьИтеру. Теперь ему все было то безразлично, он даже не мог вспомнить свою ненависть.

Он не помнил, как его ранили, знал только, что не может шевелить руками и правой ногой, а левой только слегка. Надеялся, что их так тесно примотала к туловищу. Он попытался пошевелить руками и почувствовал такую боль, что снова закричал: от боли и ярости, руки не шевелятся. Наконец над ним наклонился врач. Позади стоял пожарный и тихо что-то говорил врачу на ухо. Тот долго смотрел на парня, потом сказал, что скоро и его очередь. За доску, где сияло свет, понесли соседу. Потом ничего не было слышно, пока санитары устало не вынесли соседу и понесли к выходу. Парень снова закрыл глаза и сказал себе, что должен узнать, какая у него рана и действительно ли он в своей школе. Все, на чем останавливался его взгляд, было далекое и безразличное, «будто меня принесли к какому музея мертвых в мир глубоко чуждый мне и неинтересен, который почему узнавали мои глаза, но одни только глаза». Он не мог поверить, что прошло всего три месяца с того времени, как он рисовал здесь, а на перемене, взяв свой бутерброд с повидлом, шел к сторожу Биргелера пить молоко вниз в тесную каморку. Он подумал, что соседу его, наверное, понесли туда, где клали мертвых, может, мертвецов относили в маленькую Биргелерову комнатку, где когда пахло теплом молоком.

Санитары подняли его и понесли за доску. Над дверью зала некогда висел крест, потому называлась и гимназия школой святого Фомы. Потом «они» (фашисты) креста сняли, но на том городе остался свежий след, такой выразительный, что его было видно лучше, чем сам крест. Даже когда стену перекрасили, крест выступил снова. Теперь он увидел тот след от креста.

За доской стоял операционный стол, на который героя и положили. Он на мгновение увидел себя в ясном стекле лампы, но показалось ему, что он коротенький, узкий свиток марли. Врач повернулся к нему спиной, возился в инструментах. Пожарный стоял напротив доски и улыбался, устало и скорбно. Вдруг за его плечами, на нестертому другой стороне доски, герой увидел нечто такое, от чего сердце впервые отозвалось: «… где-то в потаенном его уголке вынырнул испуг, глубокий и страшный, и оно забилось у меня в груди — на доске была надпись моей рукой ». «Вот он, все еще там, то выражение, которое нам велели тогда написать, в том безнадежном жизни, которое закончилось всего три месяца назад:« Путник, когда ты придешь в Спа … " Он вспомнил, что ему тогда не хватило доски, он не рассчитал как следует, взял великоваты буквы. Вспомнил, как кричал тогда учитель рисования, а потом сам написал. Семь раз было там написано разными шрифтами: «Путник, когда ты придешь в Спа …» Пожарный отступил, теперь герой увидел весь высказывание, только немного испорчен, потому буквы выбрал великоваты.

Он услышал укол в левое бедро,хотел подняться на локти и не смог, но успел взглянуть на себя: обеих рук не было, не было и правой ноги. Он упал на спину, потому что не имел на что опереться, закричал. Врач и пожарный испуганно посмотрели на него. Герой еще раз хотел посмотреть на доску, но пожарник стоял так близко, крепко держа за плечи, что заступил ее, и герой видел лишь усталое лицо. Вдруг герой узнал о том пожарному школьного сторожа Биргелера. «Молока», — тихо произнес герой.

Цели: на основании анализа композиции, сюжета раскрыть особенности отношения автора к антигуманной идеологии нацизма; проследить функцию оборванной цитаты в рассказе; развивать навыки сопоставления, обобщения анализа текста.

Оборудование: схема, запись на доске.

ХОД УРОКА

I. Организационный этап

II. Постановка целей и задач урока.

Мотивация учебной деятельности

Учитель. Имя немецкого писателя Генриха Бёлля по праву оказалось в ряду великих русских писателей-гуманистов ХХ века, потому что гуманизм не имеет национальности, общечеловеческие нравственные ценности объединяли и объединяют самых разных людей, а «художественное слово» великого писателя одинаково необходимо всем, кто обращается к миру литературы…

Задача нашего урока - понять и прочувствовать антивоенный пафос произведения, убедиться в том, что нравственно-эстетическая позиция Бёлля в нём опирается на общечеловеческие нравственные ценности, что именно активное неприятие войны определяет гуманистическую направленность одного из самых известных рассказов в немецкой послевоенной литературе - «Путник, придёшь когда в Спа…»

III. Работа над темой урока

1. постановка проблемного вопроса

С точки зрения гуманизма человек - наивысшая ценность. а что, по-вашему, самое важное для человека? Какие ценности человеческой жизни вы можете назвать?

(Запись в тетрадях и на доске - левая сторона.)

Сохраняет ли война эти ценности?

(Учащиеся работают с текстом, делают записи в тетрадях и на доске - правая сторона.)

2. аналитическая беседа

Y Какой период охватывают события, описанные в рассказе? y Что произошло со временем в жизни юноши? y Имеет ли прошлое окраску?

Y Какова роль детализации при описании помещений гимназии? y на каких идеалах воспитывалась молодёжь? y Как вы думаете, какова роль античных образцов в формировании истинного арийца?

3. Коллективная работа над составлением опорной схемы

Учитель. Человек всегда живёт в трёх временных измерениях: прошлом, настоящем и будущем. Давайте выясним, что помнит герой из прошлого, как он осознаёт настоящее и есть ли у будущее.

4. Словарная работа (запись на доске и в тетрадях)

Формулу античных ценностей фашизм превратил в идею

Фикс. Патриотизм в Германии заменили расизмом, нацизмом, шо

Винизмом.

Расизм - деление наций на «высшие» и «низшие» по физическому и психическому принципу. теория расизма доказывает, что «высшие» расы должны господствовать над «низшими».

Нацизм - разновидность политической идеологии, по которой в Германии было провозглашено право истинных арийцев на всемирное господство (фашистское движение в Германии).

Шовинизм - агрессивная форма национализма, которая исповедует исключительность, противостояние интересов одной нации другим, национальную вражду.

5. Комментарий учителя

Как мы узнаем в финале рассказа, жестокое ранение превратило героя в беспомощного калеку: у него нет обеих рук и правой ноги. В данном случае трагизм усугубляется тем, что рассказчик - юноша, почти мальчик, всего лишь три месяца назад бывший од ним из многих учеников той самой гимназии, которая превращена сейчас в «мёртвый дом» - госпиталь. «Двойное узнавание» - родной гимназии и правды о своём ранении - не только не вносит успокоения в душу героя, наоборот, именно это узнавание окончательно раскрывает перед ним весь ужас его нынешнего положения, всю его безнадёжность. Герой, однако, не «мёртв». Физически он жив, и, учитывая возраст героя, его существование может продлиться ещё очень долго. Вопрос только в том, какой она может быть, эта жизнь? Жизнь человека, превращённого войной в «обрубок», на который «с ужасом» смотрят люди, вроде бы уже привыкшие к страданиям и кошмарам войны. Что может принести она, эта жизнь, тому, кому посчастливилось (уместно ли здесь это слово?) уцелеть в огне сражений?

Раскрытие героем окончательной правды о том, во что он превратился в результате ранения, окончательно разъясняет, какое значение вкладывает Бёлль в понятие «остальные», оппозиционное понятию «мёртвые». «Остальные» - это те, кто выжил. Как выжил и каким выжил - это уже другой момент, ведь были же и такие, кто прошёл войну от первого до последнего дня без единой царапины.

Но, по Бёллю, ужас войны как раз в том и заключается, что она не может пройти бесследно для человека, даже если и не оставила следов на его теле. «неузнавание» родного «мёртвого города» и родного «мёртвого дома» - это тоже след войны, и он не менее страшен, чем раны. не менее страшен для души. Вот почему те, кто прошёл войну,- это, по Бёллю, не в полном смысле живые люди, а просто «остальные», если можно так выразиться, «не-мёртвые».

6. исследовательская работа в группах

1 группа (I уровень). Проанализировать эпизод узнавания цитаты, написанной рукой героя рассказа, определить роль этого эпизода в общем контексте произведения (см. Домашнее задание предыдущего урока).

2 группа (II уровень). раскройте роль прерванных цитат в рассказе Г. Бёлля «Путник, придёшь когда в Спа…».

7. презентация исследовательских работ представителями групп

IV. Рефлексия. Подведение итогов урока

1. выполнение тестовых заданий

(Ответы сдаются учителю для оценивания.)

1. «Путник, придёшь когда в Спа…» по жанру: а) рассказ; б) новелла; в) .

2. Определите год написания рассказа «Путник, придёшь когда в Спа…».

А) 1950 г.; б) 1960 г.;

3. названием произведения является:

А) оборванная цитата из другого произведения Г. Бёлля;

Б) оборванная цитата двустишья-эпитафии античного автора;

4. рассказ построен на:

А) постепенном познании главным героем гимназии - места,

Где он учился;

Б) рассказе в хронологическом порядке о прошлом героя;

А) описание его прошлого;

Б) форму внутреннего монолога;

6. рассказ в произведении ведётся: а) от первого лица; б) от автора; в) от постороннего наблюдателя.

7. Повторение слова «чёрный» (чёрные крючки, чёрные рамы, чёрные тучи) является:

А) символом бесконечности; б) символом отчаяния;

В) символом войны.

8. Больше всего волнует героя, доводит до лихорадки мысль: а) «В своей ли он гимназии?»; б) «Что с ним происходит?»; в) «Кто рядом с ним?»

9. Детали интерьера гимназии приводят читателя к выводу, что:

А) всё подчинено воспитанию «настоящего немца»;

Б) всё подчинено воспитанию гармоничной личности;

В) всё подчинено эстетическому воспитанию.

10. Последняя истина, которая открывается герою: а) он неполноценное существо; б) с ним всё в порядке; в) прозрение.

11. «Оборванная цитата» является символом: а) судьбы главного героя; б) судьбы самого автора; в) судеб многих солдат.

12. Последние слова главного героя означают:

А) признание своего положения;

Б) надежду на лучшее;

В) безнадёжную просьбу вернуть жизнь.

2. Заключительное слово учителя

Финал рассказа ещё раз объясняет нам, почему формальнологическую оппозицию «мёртвые - живые» Бёлль в самом начале произведения трансформирует по-своему: «мёртвые - остальные». По мысли писателя, в условиях войны остаться по-настоящему живым человеком не удаётся никому. но если с «мёртвыми» всё ясно - их ожидает «памятник погибшему воину» с железным крестом и надписью, то как быть с теми, кто и умереть не умер, и живым быть не может, а просто - «остальной»? Что ожидает тех, кто уже никогда не сможет дописать на школьной доске вроде бы самую обычную (но имеющую в художественной ткани произведения глубочайший смысл) фразу из древней истории, из тех времён, когда люди, отдававшие жизнь за родину, не мучились размышлениями, от которых некуда деться герою Бёлля: «Ушёл на фронт из школы и пал за… «но я ещё не знал, за что…»?

Может быть, именно то, что сам герой, ещё живой, причисляет себя к «павшим», и есть самое страшное обвинение войне?

V. Домашнее задание

1. Познакомиться со стихотворениями а. Твардовского о войне.

2. индивидуальные опережающие задания:

А) подготовить «Литературные визитки» о жизни и творчестве

А. твардовского;

Б) подготовить выразительное чтение стихотворений а. твардов

Ского о войне («Я знаю, никакой моей вины…», «В тот день, ког

Да окончилась война», «Сыну погибшего воина», «Их памяти»).